Росс Барнаби - Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]
Бытие Стамом — пробное, временное, при крайней необходимости, затем все чаще и чаще и, наконец, постоянное, — изменило ли оно меня? Превратило ли оно меня в другого человека? Да, ибо теперь, если я исполняю роль, то это — роль Жерара де Винтера, владельца отеля. Не будь я Стамом, разве я стал бы деревенским жителем, любителем природы? Это — подлинное во мне. Это Стам впервые подсказал мне присмотреться к деревьям и цветам, но все равно, это у меня в крови. Интересно, кто были мои предки? Отец матери был, по-видимому, амстердамской портовой крысой. Я не помню, чтобы отец что-нибудь рассказывал о деде, но скорей всего он любил охоту и цветы. В конце концов, может быть, карьерой я обязан своей бельгийской, де-винтеровской крови? Это было бы забавно.
Где тот отель, в котором живет сейчас барон? Где-то поблизости? He-то в Ментоне, не то в одной из этих гигантских мрачных вилл на мысе Сен Мартен. Пойдем проведаем старика. Теперь он, должно быть, рамоли, но он ценная личность. Был начальником Стама, но даже в лучшие времена ни секунды меня не подозревал. Благодаря ему я смог осуществить это дело, подкрепить его всякими бумагами, чтоб все было официально, чтоб никогда не испытывать трудностей при получении водительских прав или паспорта. На мелких чиновников баронский титул все еще производит впечатление, слава богу. Это, если хотите, случайное стечение обстоятельств, что барон был рад найти арендатора для дома, надежного симпатичного арендатора. Его старый знакомый капитан Стам — порядочный парень, как раз подходящий для того, чтобы присматривать за вещами. Повезло, что именно сейчас он подыскал себе небольшой домик в Амстердаме; повезло, что он упомянул об этом. Что ж, барон напишет милое рекомендательное письмо этому идиоту нотариусу. Джентльменское соглашение. Нет надобности делать его слишком определенным».
В душе барон, конечно, сознавал, что больше никогда он не сменит благоухающий лимоном воздух Ментоны на холодную сырость Голландии, тем не менее делал вид, что когда-нибудь вернется. Нет, нет, обычная ежегодная аренда. Стам был этим вполне доволен.
Если б он мог уничтожить де Винтера, никогда больше и речи бы не было о том, чтоб играть Стама. Он бы навсегда стал Стамом. Он был уверен, что Соланж одобрит это, ведь тогда она станет полной и бесспорной владелицей отеля, сможет поступать, как ей угодно. Она и теперь так живет, но кто его знает, быть может, она снова хотела бы выйти замуж. Это было б только справедливо — ведь и для нее замужество не было такой уж удачей.
Да, необходимо выработать какой-то план. Неожиданная, вызывающая сожаление смерть Жерара де Винтера, может быть, за границей. Дорожная катастрофа? Трудно. Соланж могла бы приехать и опознать. Трудно, но все-таки возможно, с такими связями, как у него. Тем временем, он сообразит, что нужно сделать, чтобы дом был приятным, уютным, жилым. Еще некоторое время ничего не говорить Люсьене. Все должно быть неуязвимо. Как только де Винтер умрет, он сможет жениться на Люсьене. Он и теперь мог жениться, как Стам, Но на это он как-то не решался. Уж слишком похоже на обман. Теперь он не мог больше выносить никакого обмана.
Люсьена тоже думала о замужестве. Она не очень верила в него. Все, что она знала о браке, отбивало охоту к нему. Достаточно посмотреть на отца и тех его ужасных надушенных прихлебательниц. Она не знала никого, кому брак принес бы удачу. И сама идея противоречила бы заботливо взлелеянным принципам, от которых она не совсем еще отказалась в свои двадцать два года. Слишком часто браки оказывались подделкой. Лицемерие, сентиментальный самообман. Ни к чему хорошему это не приводит и только калечит человека. Как может человек достойно прожить в таком состоянии? Замужество слишком часто оказывалось ничем иным, как узаконенной проституцией. Она знала все ходячие выражения.
Почему ее возлюбленный, ее капитан, желал поклоняться условностям? Контрабандисту женитьба не принесет добра, это даже опасно. Стихотворение — так называемое — откуда-то, она учила его в школе: «Лилейные руки вцепились в повод, шпоры снимают с пяты сапога». От такого языка покраснеешь, но ведь это верно. Все это слабость.
Она была счастлива. Счастлива разумом и уверена, что наконец нашла человека, столь же непреклонного в чести и верности, как она сама. Его слово, данное ей, было так же непреложно, как и ее. Неподкупная искренность. Рассвет и шампанское. Он никогда не женился, так как никогда не встречал себе пары. Теперь она намеревалась вознаградить его за ожидание.
Люсьена лежала на длинной деревянной скамье, затылок на подушке, сигарета во рту, и читала «Избавление». Стам неподвижно стоял у окна — одна рука в кармане, другая держала сигару. Он неторопливо курил ее и между затяжками пристально рассматривал, как будто это помогало ему думать. Был тихий облачный вечер, ни теплый, ни холодный — какой-то неопределенный — очень голландский. Он смотрел в окно, но время от времени поворачивался, чтобы бросить на нее внимательный взгляд. Люсьена лежала гибко и уютно, одним коленом поддерживала книгу, волосы почти у самого рта, сильные и тяжелые линии подбородка и губ. Она мельком взглянула на него, с какой-то влюбленной тревожностью, как бы удостоверяясь, что он еще здесь. Поймав на себе его взгляд, она улыбнулась и опустила книгу.
— По-моему, Лингард был ужасным дураком.
— Он не был слишком утонченной натурой.
— Как можно быть таким глупым! Ты, конечно, тоже идеалист, но не такой несуразный. Ты совсем не похож на него.
«Не похож? — подумал он. — Хотел бы я знать…» Вслух он сказал:
— Ты ошибаешься, когда подходишь к нему с сегодняшней меркой. Дитя викторианской эпохи. И англичанин. Англичане не похожи на нас. У них иное понимание романтики. Но мир изменился, даже англичане уже не бывают такими. Если вообще они были такими когда-нибудь, — добавил он в раздумье.
— Ты меня действительно любишь? Я нравлюсь тебе, доставляю тебе радость, но любишь ли ты меня?
— Да. Я не люблю говорить об этом. Когда говоришь, кажется, что лишаешь это силы. Но я все равно скажу.
— Что — это? Ведь во мне должно быть что-то, по-твоему, достойное любви.
Он посмотрел на сигару, как будто она могла подсказать ответ.
— Ты человек действия, создана для действия. Большинство женщин сидят, прядя паутину интриг, углубленные в самосозерцание, полные скрытности. Они никогда ничего не делают, только ждут, что мужья все сделают за них. На тебя это не похоже. Одно это уже достаточно редко. Ты не будешь сидеть за конторским столом, раздавая улыбки и листочки бумаги мужчинам, похожим на слизняков. Такие женщины, как ты, склонны к фанатизму.
— О, да, очень.
— Как этот, как его там зовут?.. Норвежец из книги, который взрывает корабль. Я могу представить тебя на его месте. На такое способны только северяне. Лично у меня не хватило бы пороху.
— Ты совершенно прав. Я одобряю Йоргенсона. Я бы тоже взорвала корабль. Но такие женщины не очень интересны или приятны.
— Нет, это интересные женщины. Но они должны быть очень осторожны, чтобы не стать очень несчастными. Я не допущу, чтобы ты была несчастной. Я все время думаю, как сделать тебя счастливой. И укротить опасные свойства твоего нрава. Я хочу на тебе жениться. Я знаю твои возражения, но, понимаешь, ты представляешь меня большим романтиком, чем я есть, — сказал он, усмехнувшись. — Правда, я весьма трезвый и добропорядочный человек. Иначе мои дела не шли бы так гладко. Мне хотелось бы прекратить эти постоянные разъезды, не бывать больше в Бельгии, спокойно и тихо жить в Амстердаме, где никто никогда даже не заподозрит, что я контрабандист. Я хочу вложить капитал в какие-нибудь надежные акции — заставлю свое пиратство послужить на выгоду другому. Все компании — пираты, знаешь. Единственное их достоинство — да и то только в их собственных глазах — то, что они почти наполовину законны. Тебе бы они показались чудищами лицемерия. Мы будем приезжать сюда ни уик-энды, купим яхту, может быть.
Она улыбнулась ему.
— Уж не собираешься ли ты стать одним из этих хитрых ублюдков, всегда готовых соблазнять меня на что угодно?
— Возможно.
— Ты так богат. Не то чтобы меня это сколько-нибудь интересовало…
— Много лет я получал весьма большие доходы и никогда ничего не тратил.
— Чудесно. Что ж, может быть, я выйду за тебя замуж. Не думаю, что мне захочется работать в гараже до седых волос. И я обещала тебе всю себя. Если это означает женитьбу, я согласна. Но я настаиваю на яхте.
— Тебе бы не хотелось, чтобы я начал эту великую компанию подкупа с нового автомобиля для тебя? Какой-нибудь свирепый автомобиль… Тебе очень пойдет.
— Автомобиль? Для меня? Совсем не нужно. Ты сошел с ума.
— Почему? Я так или иначе думаю обменять свой «Мерседес» — он уже становится совсем дедушкой. Но уж если мы тебя подкупаем, я должен открыть тебе секрет, У меня уже довольно давно есть дом в Амстердаме. Его нужно еще привести в порядок для тебя. Я там только иногда останавливался. Мы будем там жить. Возле дома ты сможешь оставлять автомобиль. Дерзко. Предоставь это мне. Мы позаботимся, чтобы у тебя была хорошая женственная машина. Не слишком маленькая, надежная и быстрая и, как ты, красивая. Я позабочусь об этом.
